Звереныш [= Вестник смерти] - Дин Кунц

Баналогу было интересно, удалось ли ему скрыть столь явную ложь. Казалось, Хьюланн несколько оживился. Значит, его слова прозвучали весьма убедительно. И теперь травматолог был уверен в том, что археолог осознает вину и делает все возможное, чтобы не показать этого.

– Я и не предполагал, что у меня комплекс вины, пока Фазисная система не сообщила.

Баналог махнул рукой в знак того, что с Хьюланном не происходит ничего серьезного. Дело в том, что пациент должен быть хоть немного расслабленным. Врач придвинул стул поближе к столу, положил на него руки и начал нажимать кнопки на своем многоцветном пульте управления.

Над головой Хьюланна что-то зашевелилось. Когда он поднял голову, чтобы посмотреть на источник шума, то увидел, как, подобно заходящему на посадку вертолету, на него спускается серый тусклый колпак медицинского робота. Он замер в двух футах над Хьюланном, распространяя во все стороны сияние. Диаметр колпака составлял фута четыре.

Баналог снова нажал какие-то кнопки – и прямо из пола, невдалеке от Хьюланна выросло устройство в форме цилиндра, состоящее из различного вида крайне чувствительных линз и сенсоров, и остановилось на уровне глаз пациента.

– Я думал, что такое оборудование используется только в тяжелых случаях, – нервно проговорил Хьюланн, теряя самообладание, с которым вошел в этот кабинет. В голосе его появились признаки беспокойства. Казалось, он не в силах преодолеть охвативший его ужас.

– У вас сложилось превратное представление, – возразил Баналог так, будто заниматься всем этим ему порядком надоело. – Для выявления тяжелых случаев у нас в арсенале имеются гораздо более изощренные технологии.

– А вы не боитесь, что я дам ложные показания?

– Нет, не боюсь. Не хочу вас обидеть, Хьюланн, это противоречит моим принципам, но не забывайте, что мозг представляет собой крайне интересное явление. Ваш собственный сверхразум может лгать вам. В то время как вы будете сидеть и рассказывать мне, что вы сами думаете по поводу вашего комплекса вины, эти приборы покажут объективную картину всех ваших внутренних тревог. Мы ведь и сами не знаем, что творится у нас в подсознании.

Приборы слегка загудели, как будто возвращались к жизни из вязкого сна. Некоторые сенсоры засветились зеленым и стали похожи на глаза наоли. Другие мигали желтыми и ярко-красными огоньками.

По телу Хьюланна поползли мурашки, когда он почувствовал, как в него проникают всезнающие бесчувственные волны, считывающие информацию для травматолога.

– Значит, это необходимо? – спросил он.

– Не необходимо, Хьюланн. Но в противном случае все выглядело бы так, будто с вами не все в порядке. Но ведь вы же не чувствуете себя больным? Надеюсь, то, что с вами происходит, не так уж страшно. Это не необходимость, а стандартная процедура в подобных случаях.

Хьюланн кивнул и подчинился. Ему придется быть предельно осторожным и следить за своими словами: отвечать по возможности честно – но в то же время не открывать всей правды.

Опрос начался издалека.

– Вам нравится ваша работа, Хьюланн?

– Очень.

– Сколько лет вы занимаетесь археологией?

– Семьдесят три.

– А до этого?

– Я был писателем.

– Как интересно!

– Согласен.

– О чем вы писали?

– Книги по истории. Истории сотворения мира.

– Археология в таком случае стала естественным продолжением вашей деятельности.

– Полагаю, да.

– Чем вас привлекает археология? Постойте, я хотел сказать, почему вам нравится вести раскопки?

– Я испытываю искреннее волнение при воскрешении прошлого, когда неожиданно что-то находишь, а также удовольствие в процессе познания.

Баналог проверил данные, которые высветились у него на столе, и, чтобы не нахмуриться, снова посмотрел на Хьюланна и выдавил из себя улыбку:

– Связано ли ваше чувство вины с работой именно на этой планете?

– Я не понимаю, о чем вы.

– Ну, не чувствуете ли вы, будто отбываете что-то вроде наказания, реконструируя, так сказать, повседневную жизнь людей?

Так продолжался опрос. Тестирование… Зондирование… Вскоре Хьюланну стало ясно, что Баналог узнавал намного больше, чем пациент намеревался позволить ему узнать. Хьюланн старался отвечать как можно лучше, но и сдержать проницательного травматолога с его умными машинами не было никакой возможности.

Затем произошло самое страшное. Баналог подался вперед и доверительно сообщил:

– Конечно, Хьюланн, вы понимаете, что ваша подсознательная вина есть не что иное, как совесть.

– Я…

Баналог нахмурился и сделал знак замолчать перед тем, как Хьюланн начнет все отрицать.

– Да, да. Я вижу это, Хьюланн. Но есть и еще что-то, что вы скрываете от меня.

– Ничего.

– Пожалуйста, Хьюланн. – Лицо Баналога выражало страдание. – Это для вашей же пользы. Да вы ведь и сами все знаете.

– Да, – признал с неохотой Хьюланн.

– Тогда скажите мне.

– Я не могу.

– Вы будете чувствовать себя виноватым?

Хьюланн кивнул.

Баналог снова откинулся в своем кресле и долго молчал. Машины продолжали ковыряться в мозгу Хьюланна, пронзая его своими невидимыми щупальцами. Баналог отвернулся к окну и смотрел, как в тусклом свете падает снег. Снег шел уже целый день, и все основательно покрылось белым слоем пороши, хотя таять снег перестал только в полдень. Баналог обрабатывал детали, которые ему удалось обнаружить, систематизируя их в голове, пока не нашел следующий вопрос:

– Хьюланн, это имеет какое-то отношение к тому, что вы нашли во время раскопок? Датчики на столе яростно замигали.

– Нет, – отрезал Хьюланн. Баналог никак не отреагировал на ответ. Его внимание было поглощено данными машин.

– Что вы нашли?

– Ничего.

– Что же это такое, что вы считаете столь важным, что упорно скрываете, подвергая себя риску стирания памяти и реструктурирования.

Хьюланна охватил неподдельный ужас. Внезапно он увидел, как мир вокруг него рушится, осыпается, превращается в пыль, уносимую куда-то холодным ветром. Его прошлое будет стерто промывающими память технологиями. У него отнимут первые двести восемьдесят лет жизни. У него больше не будет прошлого, о котором он сможет рассказать своим детям. Клеймо позора ляжет на десятки поколений его семьи.

Баналог приподнял голову, его веки скользнули вниз, скрывая шок в глазах.

– Хьюланн! Вы нашли в развалинах человека! Живого человека! Нашли! – выдохнул терапевт.

А Хьюланн уже видел, как Лео вытаскивают из разбитого и обуглившегося здания. Затем возник образ испуганного детского лица. И финальная картина – маленькое, растерзанное, кровоточащее тельце на замерзшей земле, после того как палачи сделают свое дело.

Он вскочил с кресла с легкостью, которой сам от себя не ожидал. Эта легкость сохраняла ему первые двести лет жизни. Хьюланн не стал обходить стол, а прыгнул прямо через него, сметая на своем пути аппаратуру, которая яростно замигала, словно сопротивляясь.

Баналог пытался закричать.

Но Хьюланн врезался в кресло, где сидел травматолог, и они оба повалились на пол. Хьюланн успел заткнуть врачу рот правой рукой с такой силой, что тот был лишен всякой возможности позвать на помощь. Баналог пытался отбиваться. И, несмотря на то, что он был старше лет на сто, ему почти удалось освободиться.

Тогда Хьюланн с размаху ударил его по голове. Врач рухнул на пол. Веки широко открытых зеленых глаз медленно сомкнулись.

Хьюланн ударил еще раз, для верности, но Баналог был уже без сознания. Какое-то время Хьюланн мог все обдумать и решить, что же ему делать дальше.

Делать дальше…

Он вдруг до конца осознал, в каком положении оказался. Горькая правда реальности ошеломила его. Хьюланн заметил, что слабеет от одной мысли о том, что сделал. Его прямо-таки выворачивало наизнанку. Наоли почувствовал, как второй, более восприимчивый желудок поднимается мощной волной, пытаясь попасть в полость первого. Но ему удалось справиться с этим. Подумать только, еще несколько мгновений назад он был кандидатом на стирание памяти и реструктурирование. Это было ужасно. Однако все происшедшее потом оказалось намного страшнее. Он стал предателем. Избил Баналога, чтобы избежать наказания и спасти человеческого детеныша. Ему этого не простят. Его уничтожат без суда и следствия.

Когда-то он думал: самое страшное, что с ним могут сделать, – это лишить прошлого. И такое наказание представлялось более страшным, чем.стать просто предателем. Сейчас он понял, что ошибался. В конце концов, он мог бы дать детям наследие своих будущих свершений. Но что ожидает детей перебежчика? Только безрадостное существование на протяжении нескольких столетий.

Что же можно сделать? Ничего. Ничто не поможет ему спасти имя своей семьи. Единственным утешением оставалось только то, что ему уже удалось воспитать нескольких детей. Хьюланн поднялся и начал обдумывать следующий шаг. Поначалу единственно достойным выходом казалось самоубийство. Но даже это не сможет вернуть ему доброе имя, и потому смерть не имела смысла. Теперь ему оставалась только собственная жизнь – и ее-то он и должен спасать.